Великие писатели часто вовсе не хотели быть ни великими, ни писателями. Часто думаешь: почему такой-то прославился тоько одним романом? Потому что ему было лень писать другие.
Гюстав Флобер вообще хотел в юности стать юристом. Из письма Эрнесту Шевалье, 1842 год: “Прекрасная наука право! Восхитительная! Чистая литература! Черт, какой великолепный стиль у господ Удо и Дюкудрей, какая артистическая внешность у господина Дюрантон! Я плюю на право, только бы у меня осталось право курить трубку, лежать на спине и смотреть, прищурившись, на бегущие по небу облака.
Это все, чего я хочу. У меня нет ни малейшего желания стать влиятельным, быть великим человеком, человеком, которого знают в округе, в департаменте, в целом крае, человеком худощавым и с дурным пищеварением.”
Ну надо сказать, господин Флобер добился по крайней мере одной из поставленных целей: он не стал худощавым. Из письма видно, что плевал Флобер не только на право: “Нужно держаться вместе и оставить всё сброду, который всегда проталкивается вперед и кишит на улицах. Мы же будем оставаться дома и смотреть с балкона, как двигается толпа, и если иной раз станет слишком скучно, - ну что же, можно плюнуть на головы толпе, а потом спокойно продолжать беседу, созерцая заходящее на горизонте солнце.”
Мы видим эволюцию художника: умение ловко прятаться на балконе после очередного плевка (вероятно, молодой Флобер откидывался в кресле и смотрел в небеса) развивало в нем поэтический дар.
Оставим пока без рассмотрения письма Тургенева, который жалуется на то, что ему лень писать новый роман: таких писем слишком много. Почитаем что-нибудь из Чехова на эту тему.
“Суворину, 1893 год. Вам хочется кутнуть? А мне ужасно хочется. Тянет к морю адски. Свободы хочется и денег. Сидеть бы на палубе, трескать вино и беседовать о литературе, а вечером дамы.” Осенью того же года: “Вернулся из Москвы, где прожил две недели в каком-то чаду. Оттого что жизнь моя в Москве состояла из сплошного ряда пиршеств и новых знакомств, меня прозвали Авеланом (так звали русского адмирала, которого как раз в то время чествовали во Франции). Квартиры нет – могу жить где угодно, паспорта все еще нет, и девицы, девицы, девицы… Чувствую свободу от денег, то есть мне уже начинает казаться, что я уже могу писать и не писать.”
Это Чехов еще “Чайку” не написал! Через полгода он пишет Лике Мизиновой: “Я в Ялте, и мне скучно. Ни на одну минуту меня не покидает мысль, что я должен, обязан писать. Я того мнения, что истинное счастье невозможно без праздности. Мой идеал: быть праздным и любить полную девушку. Для меня высшее наслаждение – ходить или сидеть и ничего не делать; любимое мое занятие – собирать то, что не нужно (листки, солому и прочее) и делать бесполезное. Между тем я литератор и должен писать даже здесь, в Ялте. Милая Лика, когда из Вас выйдет большая певица, и Вам дадут хорошее жалование, то подайте мне милостыню: жените меня на себе и кормите меня за свой счет, чтобы я мог ничего не делать. Миров давал здесь концерт и получил чистого дохода 150 рублей. Ревел как белуга, но успех имел громадный. Ужасно жалею я, что не учился петь: я тоже мог бы реветь. Имел бы заработок и успех у дам.”
Ничего не вышло у Чехова: ни жениться на Лике Мизиновой ради денег, ни петь научиться. Пришлось “Чайку” писать.
No comments:
Post a Comment