Letters and pixels

Почитаем, как болели и как лечили в пушкинскую эпоху.

200 лет некоторые болезни традиционно были закреплены за разными сословиями. Бедняки, которые плохо питались и жили часто в антисанитарных условиях – страдали от цинги. Богатые – по причине обильного питания и отсутствия физической нагрузки – мучились геморроем. Болезнью богатых в начале 19 века считался апоплексический удар – то есть инсульт. Этот диагноз считался смертельным.
Больным прописывали пиявки или кровопускание – но размуеется, этого было недостаточно. Современники пишут: «Нигде так часто не слышно, как здесь, что люди на улице, за работою, за обедом или в приятельском кругу нечаянно умерли от удара».

Типичной петербургской болезнью считался ревматизм, а также – простуда или инфлюэнца, которую сегодня называют гриппом. Ее лечили народными средствами: врачи прописывали настой бузины, шалфея или мать-и-мачехи с анисом.

Модной болезнью считалась ипохондрия – или «русская хандра», как Пушкин пишет в «Евгении Онегине». Этот недуг также связывали с суровым питерским климатом. Швейцарский врач Генрих Людвиг Аттенгофер, работавший в Петербурге, пишет: «Весьма многих знал я в южных странах самыми веселыми людьми, сделавшимися здесь сильными ипохондриками. Я даже некоторых знаю, кои, находясь в городе, становятся сущими мизантропами, а переехав за несколько отсюда верст в свою деревню, бывают опять веселы, бодры и шутливы». Возможно, впрочем, что дело было не только в климате, но и в столичной моде. Тот же автор замечает, что в свете модно слыть ипохондриком.

Касаясь традиционного русского недуга, швейцарец защищает склонность жителей России к пьянству: «климат, а равно образ жизни делают ее извинительной». Автор также сообщает, что знал русских, «достигших уже глубокой старости, кои с молодых лет выпивают каждый день от 6 до 8 рюмок водки, не делаясь пьяными и даже хмельными, и отправляют при том дела свои с надлежащей исправностью и расторопностью».

Далее Аттенгофер, цитируя неких «малоизвестных» писателей, осуждающих русских за пьянство, восклицает: «Как можно запретить народу употребление любимого его напитка, полученного в наследство от отцов своих и по привычке сделавшегося для него необходимым, и совершенно свойственного нравам его и климату, не лишив его физической силы»? Впрочем, и сами эти писатели, уверен Аттенгофер, «верно не отказались бы от рюмки водки».