Обаяние великих

Почитаем, что писатели пишут о популярности – своей и в особенности чужой. Вот Юрий Олеша – рассказывает о Маяковском: «Его слава была легендарной. Как у Есенина, Шаляпина и у Максима Горького. Горький пресекал эту славу – «что я, балерина?» Кстати, и Маяковский никогда не кривлялся, не позировал. Но появление его фигуры было сенсационным, вызывало жгучий интерес, как будто раскрывался занавес в каком-то удивительном театре. Общение с ним чрезвычайно льстило самолюбию. Когда он появлялся, все шептались, переглядывались, и, как всегда перед началом зрелища, откидывались к спинкам стульев».


Олеша был моложе Маяковского на 10 лет и видимо, общение с таким знаменитым человеком действительно ему очень льстило. Он ловил буквально каждое его слово. Однажды Олеша увидел поэта за соседним столиком в знаменитом ресторане «Дома Герцена», который описан у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Маяковский читал колонку литературных новостей в газете – видимо, чужая писательская слава тоже представляла для него определенный интерес. И тут увидел знакомую фамилию. Маяковский отложил в сторону газету и на весь ресторан объявил: «Олеша пишет роман «Ницше»!» Сам Олеша с огромным восхищением вспоминает об этом случае: «Роман «Нищий», поправляю я, чувствуя, как мне радостно, что он общается со мной. – «Это всё равно» – гениально отвечает он мне». Юрия Олешу – в силу молодости или потому, что он целиком подпал под обаяние Маяковского, такое пренебрежение восхищало.

Но это, скорее, исключение из правил. Писатель Евгений Шварц в начале своей карьеры тоже узнал, каково это – находиться бок о бок с известным человеком. Какое-то время Шварц работал секретарем у Корнея Чуковского. И вот что он вспоминает об этом: «Человек этот был окружен как бы вихрями, делающими жизнь вокруг него почти невозможной – как ураган в пустыне. Я, цепляясь за землю, стараясь не щуриться и не показывать, что песок скрипит у меня на зубах, пытался привиться там, где ничего не могло расти».

Чуковский действительно часто вольно и невольно обижал близких и знакомых. Шварц, будучи, судя по всему, пострадавшей стороной, пишет так: «Надо знать Корнея Ивановича, чтобы понять ядовитость его слов. Сначало похвала, а потом удар ножичком в спинку». Когда служба кончилась, Чуковский сообщил Шварцу: вы будете приятно удивлены, я написал о вас в своей книжке. Шварц раздобыл корректуру книги «От двух до пяти» и прочел: «В детскую литературу бросились все – от Саши Черного до Евгения Шварца». Шварц сообщает: «Я не огорчился и не удивился. Я ожидал чего-нибудь в этом роде». И вот книжка выходит в печать. Фраза исчезла, а вместо нее было сказано: «Даровитый Евгений Шварц внес в детскую литературу стариковский сказ». Шварц, против своей воли, был страшно польщен.