Пушкин любил покопаться в архивах, и близость к царю позволяла ему вести там свои исследования. “Пушкин, - пишет в своих записках Смирнова-Россет, - говорил нам о Петре Великом; он погружён в разбор архивов, которые ему открыты по приказанию его величества.” “Я был удивлен, - говорил поэт, - до какой степени государь уже изучил архивы трёх царствований: Петра первого и обеих императриц, он мне даже указал на различные документы.”
Алексей Вульф, отвлекается от созерцания женщин, чтобы записать в своём дневнике, что Пушкин работает над “Историей пугачёвского бунта”: «Удостоился я лицезреть супругу Пушкина, о красоте коей молва далеко разнеслась. Как всегда это случается, я нашёл, что молва увеличила многое. Самого же поэта я нашел малоизменившимся от супружества, но сильно негодующим на царя за то, что он одел его в мундир, - его, написавшего теперь повествование о бунте Пугачёва и несколько новых русских сказок. Он говорил, что он возвращается к оппозиции, но это едва ли не слишком поздно; к тому же её у нас нет, разве только в молодёжи.»
В 1834 году Пушкин читал отрывки из своего «Пугачёва» публично. «Князь Вяземский, Жуковский, Александр Иванович Тургенев часто у нас обедали, - вспоминает Смирнова-Россет. – Пугачёвский бунт в рукописи был слушаем после такого обеда. Когда все после кофия уселись слушать чтение, то сказали Тургеневу: «Смотри, если ты заснёшь, то не храпеть.» Александр Иванович, отнекиваясь, уверял, что никогда не спит: и предмет, и автор бунта, конечно, ручаются за его внимание. Не прошло и десяти минут, как наш Тургенев захрапел на всю комнату. Все рассмеялись, он очнулся и начал делать замечания как ни в чём ни бывало. Пушкин ничуть не оскорбился, продолжал чтение, а Тургенев преспокойно проспал до конца.»
Увидев, какое необыкновенное действие производит на слушателей история пугачёвского бунта, Пушкин с 1835 года занялся историей Петра первого.
Алексей Вульф, отвлекается от созерцания женщин, чтобы записать в своём дневнике, что Пушкин работает над “Историей пугачёвского бунта”: «Удостоился я лицезреть супругу Пушкина, о красоте коей молва далеко разнеслась. Как всегда это случается, я нашёл, что молва увеличила многое. Самого же поэта я нашел малоизменившимся от супружества, но сильно негодующим на царя за то, что он одел его в мундир, - его, написавшего теперь повествование о бунте Пугачёва и несколько новых русских сказок. Он говорил, что он возвращается к оппозиции, но это едва ли не слишком поздно; к тому же её у нас нет, разве только в молодёжи.»
В 1834 году Пушкин читал отрывки из своего «Пугачёва» публично. «Князь Вяземский, Жуковский, Александр Иванович Тургенев часто у нас обедали, - вспоминает Смирнова-Россет. – Пугачёвский бунт в рукописи был слушаем после такого обеда. Когда все после кофия уселись слушать чтение, то сказали Тургеневу: «Смотри, если ты заснёшь, то не храпеть.» Александр Иванович, отнекиваясь, уверял, что никогда не спит: и предмет, и автор бунта, конечно, ручаются за его внимание. Не прошло и десяти минут, как наш Тургенев захрапел на всю комнату. Все рассмеялись, он очнулся и начал делать замечания как ни в чём ни бывало. Пушкин ничуть не оскорбился, продолжал чтение, а Тургенев преспокойно проспал до конца.»
Увидев, какое необыкновенное действие производит на слушателей история пугачёвского бунта, Пушкин с 1835 года занялся историей Петра первого.
No comments:
Post a Comment