Деятельность у Вяземского – удел не только глупости, но и вообще всякого зла. Из "Записок" Смирновой-Россет: «Я спросила, почему у Пушкина, когда Фауст хочет прогнать Мефистофеля, он должен дать ему какое-нибудь дело. Вяземский отвечал мне: «Потому что Лукавый очень деятелен, что бы ни говорили о том, что лень есть мать всех пороков. Если б Сатана оставался в бездействии, то не было бы и Сатаны. Хотите знать, почему?»
Александра Осиповна была девушка любопытная и ответила: «Хочу». Разговор проходил в присутствии Пушкина и Жуковского, и незаметно Пушкин перехватывает вопрос Вяземского: «Потому что зло вообще очень деятельно, таков же, следовательно, и дух зла. Стремление делать, творить что-нибудь – это божественное свойство. Ангелы обладали этим свойством, и падший Люцифер сохранил его. Но человек властен в выборе между добром и злом; Люцифер не может уже творить доброго – в этом часть его наказания. Он искушает человека из ненависти к этому смертному, который тем не менее может подняться к свету…»
Разговор, казалось, заходил в тихую гавань, - и вдруг стало ясно, что Пушкин подводил к другому: «Но суть не в этом, - сказал он. – Суть в нашей душе, в нашей совести и в обаянии зла. Это обаяние было бы необъяснимо, если б зло не было одарено прекрасной и приятной внешностью. Безобразие никого не искусило, и нас оно не очаровывает.» Жуковский прибавил: «Я видел в Германии старую картину, на которой змий был изображен с прекрасным человеческим лицом и крылышками, как у херувима, голубыми крылышками за ушами.» Тогда, - пишет Смирнова-Россет, - я сказала: «Но в средние века дьявола всегда изображали в ужасном, отвратительном виде.» «Они были неправы, переряжая его сатиром, - отвечал мне Пушкин. – Надо было запугать людей. Тем не менее его уродливость не мешала колдуньям поклоняться ему, что тоже свидетельствует о развращенности человечества. Обожали ведь даже Марата.»
Французская революция была для современников ближайшим примером деятельного зла. Карамзин в 1790 году писал: «Не думайте, чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая сейчас играется во Франции. Едва ли сотая часть действует; все другие смотрят, судят, спорят, бьют в ладоши или освистывают – как в театре! Те, которым потерять нечего, дерзки как хищные волки; те, которые могут всего лишиться, робки как зайцы. Оборонительная война с наглым неприятелем редко бывает счастлива.»
Александра Осиповна была девушка любопытная и ответила: «Хочу». Разговор проходил в присутствии Пушкина и Жуковского, и незаметно Пушкин перехватывает вопрос Вяземского: «Потому что зло вообще очень деятельно, таков же, следовательно, и дух зла. Стремление делать, творить что-нибудь – это божественное свойство. Ангелы обладали этим свойством, и падший Люцифер сохранил его. Но человек властен в выборе между добром и злом; Люцифер не может уже творить доброго – в этом часть его наказания. Он искушает человека из ненависти к этому смертному, который тем не менее может подняться к свету…»
Разговор, казалось, заходил в тихую гавань, - и вдруг стало ясно, что Пушкин подводил к другому: «Но суть не в этом, - сказал он. – Суть в нашей душе, в нашей совести и в обаянии зла. Это обаяние было бы необъяснимо, если б зло не было одарено прекрасной и приятной внешностью. Безобразие никого не искусило, и нас оно не очаровывает.» Жуковский прибавил: «Я видел в Германии старую картину, на которой змий был изображен с прекрасным человеческим лицом и крылышками, как у херувима, голубыми крылышками за ушами.» Тогда, - пишет Смирнова-Россет, - я сказала: «Но в средние века дьявола всегда изображали в ужасном, отвратительном виде.» «Они были неправы, переряжая его сатиром, - отвечал мне Пушкин. – Надо было запугать людей. Тем не менее его уродливость не мешала колдуньям поклоняться ему, что тоже свидетельствует о развращенности человечества. Обожали ведь даже Марата.»
Французская революция была для современников ближайшим примером деятельного зла. Карамзин в 1790 году писал: «Не думайте, чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая сейчас играется во Франции. Едва ли сотая часть действует; все другие смотрят, судят, спорят, бьют в ладоши или освистывают – как в театре! Те, которым потерять нечего, дерзки как хищные волки; те, которые могут всего лишиться, робки как зайцы. Оборонительная война с наглым неприятелем редко бывает счастлива.»
No comments:
Post a Comment