Дурацкий ангел

Из всех женщин, которых любил Пушкин, его жена, кажется, понимала его меньше всех. 172 года назад Пушкин писал ей: «Какая ты дура, мой ангел! Конечно я не стану беспокоиться оттого, что ты три дня пропустишь без письма, так точно как я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом.»


Пушкин как раз отправил жену в Ярополец и теперь на расстоянии гасил ее вспышки ревности, подавая ей примеры великодушия. «Опасения насчет истинных причин моей дружбы к Софье Карамзиной очень приятны для моего самолюбия,» - пишет он (вместо того чтобы прямо написать, что эти опасения напрасны) – и дальше: «Смирнова не бывает у Карамзиных, ей не встащить брюхо на такую лестницу. Волочиться я ни закем не волочусь.» Как видно, Наталья Николаевна в тот момент ревновала поэта к двум женщинам (вообще-то она подозревала, что у Пушкина больше увлечений, но тогда сосредоточилась на этих двух).

Пушкин защищается нестандартно: он намекает, что сыт по горло светскими увлечениями и флиртом, и что в отсутствие жены постарается заняться литературой. «Надеюсь не быть ни на одном празднике, - пишет он. - Одна мне и есть выгода от твоего отсутствия, что не обязан на балах дремать да жрать мороженое. Кланяюсь сердечно Наталье Ивановне, целую тебя и детей. Христос с вами.»

Смирнова, о которой Пушкин пишет, что ей «не встащить брюхо на лестницу», - это Александра Смирнова-Россет. Сохранились ее записки о Пушкине и Наталье Гончаровой: «Раз, когда Пушкин читал моей матери стихотворение, которое она должна была в тот же вечер передать государю, жена Пушкина воскликнула: «Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин!» Он сделал вид, что не понял, и отвечал: «Извини, этих ты еще не знаешь; я не читал их при тебе». Ее ответ был характерен. «Эти ли, другие ли, все равно. Ты вообще надоел мне своими стихами.» Пушкин перевел разговор на другую тему. Он всегда бывал благодарен Смирновой, если ей удавалось развлечь Наталью Гончарову рассказами о балах и шляпках. «Ужасно жаль, что она так необразованна, - сокрушается Смирнова-Россет. – из всех его стихотворений она ценит только те, которые посвящены ей; впрочем, он прочел ей повести Белкина, и она не зевала.»

Когда император произвел Пушкина в камер-юнкеры (что сам Пушкин считал унизительным), в семье жены поэту говорили: «Наконец-то вы как все! У вас есть официальное положение, впоследствии вы станете камергером.» Смирнова-Россет очень гордилась тем, что она, в отличие от Натальи Николаевны, умела понимать Пушкина – так что неизвестно, что в ее записках продиктовано ревностью. Обсуждение Натальи Гончаровой она заканчивает так: «Пушкин как Цезарь не допускал даже разговоров о своей жене. И он был прав.»